Как-то в одном из разговоров определил для себя причину, мягко говоря, «прохладного» отношения к Церкви - в нее вошел дух стяжательства. В начале года столько было эмоций вокруг дорогих часов, квартир, автомобилей, роскоши, «обнимания» с мирской властью! И эмоции-то оправданы – мол, «кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу» /Иак. 4,4/.
Не скрою, читать все эти «разоблачения» и думать об этом было крайне неприятно; но, благо, теперь публика угомонилась и переключилась на президентский развод. Вот только суть дела никуда не исчезла, и скверный вопрос как оставался открытым, так и остается – сколько весит в рублях служба Господу?
По-христиански, думаю, ответить практически невозможно. Зато с языческим Протагором, чей «человек есть мерило всех вещей», это можно сделать легко. Одни отведут батюшке рубленую хату подле церкви, другие сочтут пристойными и каменные палаты, третьи ограничат его городской квартирой на отшибе и выделят по тридцать рублей на маршрутку, четвертые сжалятся до «Логана». Ежели что свыше «церковного оклада» - тогда можно под суд и на всеобщее порицание.
С подобной меркантильной меркой – а все нынешние эмоции именно от нее – жить, конечно, можно; отыскать истину нельзя и даже к правде приблизиться сложно.
А поводом для сих мыслей стала история, рассказанная В. Вересаевым, о знаменитом адвокате Плевако и одном его деле. Некоего священника обвиняли в хищении церковных денег. Больших или маленьких – суть не слишком меняет; так, «столично-приходские» масштабы. Все доказательства были против батюшки, свидетелей тоже оказалось достаточно. Прокурор произнес убийственно-возмущенную речь. Казалось, судьба священника была решена.
В перерыве Федор Никифорович разговорился со знаменитым меценатом Саввой Морозовым, а свидетелем разговора оказался В. Немирович-Данченко. Морозов был уверен, что дело для адвоката проиграно напрочь, и никакой ораторский талант не поможет. Тогда Плевако предложил заключить пари о том, что он вместит свою заключительную речь всего в одну минуту – и священника оправдают.
На протяжении всего заседания Федор Никифорович не проронил ни слова, не задал никому из свидетелей ни одного вопроса. И лишь когда ему предоставили слово, сказал:
- Господа присяжные заседатели! Более тридцати лет мой подзащитный отпускал вам грехи ваши. Один раз отпустите и вы ему, люди русские…
То пари Плевако выиграл.
А вот на мой вопрос так и не ответил…
|