* * *

...С утра – нежданный дождь, и небо мутно, серо,

Как будто злой чудак нарушил всуе краски,

И вот уже к окну я подхожу с опаской,

Чтобы взглянуть на мир из-за угла портьеры.

 

И если б просто дождь! - ломает ветки ветер,

Еще чуть-чуть – и град начнет стучать по жести;

Я не могу понять причину этой мести –

Кого Бы ни спросил, никто бы не ответил.

 

Наивный рай иссяк, и все вокруг смешалось;

Прохожие бегут, не замечая грязи.

Расчерчен тротуар параграфом в приказе –

И больше ничего от века не осталось.

 

Еще чуть-чуть – вода поднимется к бордюрам,

Сокроет под собой последний перст закона,

И не услышит мир встревоженного звона,

И не найдет в шкафу спасительной микстуры.

 

* * *

...В конце концов, о чем весь разговор?

О том, что ветер не дает покою,

О том, что небо, серое и злое,

Метеорологам пошло наперекор?

 

Всех предсказателей не менее, чем звезд,

И к каждому прислушаться? - помилуй!

Когда к твоим рукам вернулась сила,

Спеши туда, где светел мир и прост,

 

Где все пути давно предрешены,

Где равенству ниспослан верный улей,

И где хирургом – острый нож и пуля...

Знать, лучшей не придумано страны!

 

Спеши, спеши... Какое наважденье!

Все ноет, все болит – врача скорей, врача!

Так ждите на порог судью и палача –

Они рассеют вмиг причуды и сомненья.

 

* * *

Что случилось в родимом краю?

Что случилось в полуденном мире?

Я уже больше не узнаю

Цвет обоев в старой квартире.

 

На столе – беспорядок. Вокруг

Нитки, мусор, газеты, страницы.

И в окно – неразборчивый стук,

И в окне – неразборчивы лица.

 

Все потеряно. Трудно найти

Карандаш, чтоб оставить записку.

А потом вслед за ветром уйти

И вернуться слепым обелиском.

 

Так и будет – погром и бардак...

Что же делать? Ах, где же вы были?!

Но теперь, среди серы и пыли,

Бродит новый невидимый враг...

 

* * *

Бежать, бежать скорее!

Куда? - не все ль равно?

Жрецы стальной артели

Уже стучат в окно.

 

Зловеще пистолеты

Сверкают в их руках, --

Счастливые поэты

В кирзовых сапогах!

 

Еще чуть-чуть – и выстрел

Свободу возвестит,

И этим звуком быстрым

Весь мир заполонит.

 

Все разбросать, разрушить,

В оврагах спрятать след...

И успокоить душу,

Вернув ей мутный свет.

Июль, 1992

 

* * *

Россия – круг; и каждый звук

В нем безнадежно-вечно бродит.

И как найти тебя, мой друг,

По этой сумрачной погоде?

 

И дождь повис, и капли вниз,

И по карнизу ходят тучи.

И этот северный каприз

Не больше патоки тягучей.

 

Молчат уста, и боль не та,

И небосвод переиначен;

Казна пуста, и неспроста

Кружатся вороны над дачей.

 

Предвестьем – дым, но что за ним?

Он растекается кругами,

Неуловим, но ощутим,

Как стружка века под ногами.

 

* * *

Петрушкин век длинней тысячелетья,

В нем все: и времена, и быт, и нравы,

Он и сейчас стоит в зените славы –

С лукавой погремушкою и плетью.

 

Среди других успехов и диковин –

На проволоке ходят ли, на нитке ль? --

Начищен он до блеска, словно никель,

Припаянный к улыбкам дураковин.

 

* * *

Бродит день путем полночным

У заставы мертвой почты,

Тают радугой проточной

Два бензиновых кольца.

В этом мраке – привкус драки,

И несметны забияки,

Одичавшие собаки

Копошатся у крыльца.

 

Это все давно знакомо:

Злость воды и сладость рома,

Но для Рима управдома

Не находится пока.

Каждый делает, что хочет,

А над всеми Бог хохочет

И слезами землю мочит,

Спрятавшись за облака.

 

Письма – листья, чистый пристав

Раболепен и неистов,

Грозный орден коммунистов

Поднимает красный флаг.

И опять от хаты к хате

Ищут новые солдаты

Ржавые мечи и латы

И котомки для бродяг.

 

И с рассветом в это лето

Отправляются кареты,

И подброшены монеты

Незатейливой рукой.

Календарь меняет вехи

На банкноты и доспехи,

На попойки и утехи –

Пой, несчастный, пой!

 

И когда с полночным бризом

Поспешит судьба за визой –

Бог мой, знать еще сюрпризы

Приготовлены сполна.

Вот и песни дышат лестью

И приносят злые вести,

И взаправду, честь по чести,

Выверяет срок война.

 

* * *

В этой смутной стране на коне при луне

Скачет всадник из пушкинской меди,

И все словно во сне, лишь решетка в стене

И край неба за волю к победе.

 

В свиту влит и не спит растревоженный скит

И неистово воют монахи,

Кто убит, кто побит, кто в сортире сидит,

А кто чистит старинные бляхи.

 

Перст чужого Петра виден им до утра –

Там, где вдаль убегает дорога.

С жестяного ведра пыль врачуют ветра

И несут за собой по острогам.

 

Суматошные дни, как огни, и они

Зажигают по волостям смуту.

И к кому не прильни – всюду хворост и пни

Не разменяны в срок на валюту.

 

Время движется вспять, стрелки встали опять,

Всадник мчится внутри циферблата.

Не унять, не принять, и в глаза не узнать

Палача, и владыку, и брата.

 

* * *

Восторг, сумбур, аплодисменты

Переплелись в руках богемы;

И ищут кровь, как будто тему,

И краску льют на постаменты.

 

Но я – чужой – я – скучный зритель,

Мне невдомек сия интрига,

Усталость дней и кротость мига

Сейчас вошли в мою обитель.

 

Где скрыто все покровом ночи

И грозовыми облаками;

Где Бог касается руками

Того, кто к смерти приурочен...

август, 1992