Куда стремишься ты, поэт,
Пытаясь быть звездой нелепой,
Стараясь плакать возле склепа,
Которого в помине нет,
И, презирая тяжесть лет,
Спешишь к заказанным мирам
По переулкам и дворам,
Чтоб среди скуки райской него
Читать молитвы и псалмы;
Зачем же лучшие умы
Свершали дерзкие побеги
Из этой сказочной тюрьмы?
Но страшно ль жить среди разврата
В кварталах черных и скупых,
Где все заброшено до сих,
Где непорочным нет возврата
И лишь идут стихи от них?
Здесь хорошо, и все знакомо:
От фонаря до управдома;
Здесь мутный запах чертит круг
И здесь любой известен стук.
Для коммунального содома
Нет стыдных мест, чужих дверей;
Спеши и ты туда скорей,
Ступив на хвост соседской кошке,
Свернув, ругаясь, козью ножку;
Горюя в страсти к табаку,
Нудить о коликах в боку
И слушать пьяную гармошку;
И проклиная то да се,
Писать стихи про это все...
О том, как древняя старуха
Заснуть не может на печи,
И что-то злобное рычит,
И ковыряет спичкой в ухе,
И ищет ржавые ключи...
О том, как звонок ад квартир;
И доктор, уличенный в пьянстве,
Вмещает этот дивный мир
В свой огнедышащий сортир.
Ему упрек в раблезианстве
Всего дробина для слона,
И в этом не его вина,
А тех, кто мнит себя посланцем
От бога ли, от сатаны –
Среди ... мы все равны...
Писать о том, как чинно жить,
Не доползая до дивана,
Но исключив тропу обмана;
И добрым словом дорожить,
Не утешать и не тужить;
А чтобы совесть не болела –
Заняться всуе русским делом;
Не в меру умным дать под зад,
Забыв спросить, кто виноват,
Оставив Герцена в покое.
Почтив в сердцах вишневый сад,
Таланты сходятся по трое,
А после по трое лежат.
Что ж, вот такая перспектива
У тех, кто хочет жить не криво,
Не извиваться, не юлить,
Не восхвалять и не хулить,
Не ставить сонные вопросы
О качестве первоначал;
Курить сырые папиросы
И петь, как бравые матросы
Сходили гордо на причал,
Как Константин ногой качал
И что-то грустное мычал;
Как нервно ползают в затылке
Чужие мысли, ложки, вилки,
И погнутый столовый нож...
А если плохо пропоешь –
Тебя размножат на опилки...
О том, как в мусорных бачках
Века прошедшие томятся,
И как глаза твои слезятся,
И стынет слово на устах...
Неужто боль, неужто страх!
Понять тоску консервной банки
И резкий жестяной оскал –
Кто слюнки тайные стирал,
Как непорочность с лесбиянки?
Кому досталась эта честь –
Смотреть, как умирает жесть?
Когда кончается терпенье
И возникает жажда выть,
Уже не остановишь тленье,
И будь доволен, что чадить
Тебе осталось в мире этом;
Не доверяя никому,
Читать вчерашние газеты,
Пририсовать рога тому,
Кто смотрит с мутного портрета.
Касаясь тяжести веков,
Хирургом вырезать заметку
О том, как местные кокетки
Попали в руки мусоров,
Как участковый был суров
И посадил бедняжек в клетку –
И вот до сих они поют,
Как скорбен их нелегкий труд...
Но, впрочем, мелкие детали
Подвластны «гению» едва ли.
Стратег последствий и причин,
Сторонник глубины и дали –
Он импотент среди мужчин
И целый век крутил педали;
И даже девственницы зло
Ему сморкались на чело...
Но у Облонских все смешалось –
Какой кошмар, какая жалость,
Какой беспечный кавардак!
Полуподвал-получердак –
Одно наследие осталось:
В сиянье битого стекла
Луна куда-то потекла...
Все разойдется вкривь и вкось:
Обшивка рухляди старинной,
И пепел в полости каминной,
Свеча, табак, собачья кость,
Лоскут футболки магазинной,
Наклейка от бутылки винной,
Десяток скомканных страниц,
И фото неизвестных лиц,
Изгиб гитары семиструнной,
И грязный медицинский шприц,
И статуэтки блик чугунный,
И канцелярская печать,
Давно забытые игрушки,
И металлическая стружка,
И злоскрипучая кровать,
Друзья до кучи и подружки,
Затем подъездные старушки,
Скамейки, линии ветвей,
Противный пух от тополей,
И дым машин, и стук дверей,
И безалаберные дети,
И экскременты на паркете,
На кухне – капающий кран,
Кастрюли, чайник и стакан,
Здесь разговоры о балете,
О новостях из дальних стран,
О Данте, Байроне и Шелли,
О Достоевском и Рабле,
О мудрости Макиавелли,
О цирковом парад-алле,
О перестройке, о законах,
О бунтарях и чемпионах,
О теще-стерве и жене,
И о тебе и обо мне...
Вот и живем мы как во сне
И бьем сумятице поклоны!
Здесь неприветливы дома
Для белокурых, чернобровых,
Им сыплют вместо мака порох,
Им «хорошо сходить с ума
Или кончать самоубийством»,
Когда они не в силах жечь
Порок, озлобленность и желчь;
Когда от прошлого витийства
Остался жалобный сквозняк
И не разменянный пятак;
Когда уже любовь в награду
Тебе подносят, как бокал,
Что до краев исполнен яду;
И под чужую серенаду
Ты понимаешь смысл начал
И то, что разум обнищал,
И нужно выпить все до дна –
Как хорошо, что жизнь одна!
Что ж, Моцарт выжит был Сальери!
Но что с того и что потом?
И будь семь пятниц на недели
И пядей столько же за лбом –
Вы ж сами этого хотели!
Когда, не ведая стыда,
С моей руки пришла беда,
Как постоялец-отравитель,
Что спит в прихожей вместе с псом.
Он мог бы вашим быть отцом,
Но он лишь ангел-искуситель.
Он вам противен, мерзок... Что ж,
За сим и в комнату не вхож.
Раскрой глаза свои, поэт!
Желаешь ли из грязи в князи?
Но этот путь ни в коем разе
Не открывал надменным свет!
Почувствуй холод вековой
На дымной свалке городской;
Средь целлофановых пакетов,
Железок ржавых и бумаг,
Какой еще отыщешь стяг
И поведешь за ним зевак
На берега уснувшей Леты?..
Так кто же чище, кто сильней,
Кто светоносней в этом храме:
Иль инок в посеревшей раме,
Иль коронованный злодей,
Иль горький шут и лицедей,
Пропойца с рожею пророка
Или блудница, дщерь порока?
Кто в этой комнате слепой:
Гомер или певец из Марры?
Кто здесь не чувствует кошмара
И убаюкан тишиной
И легким звуком перегара?
Да ладно, бог с ним, что о том
Писать, переводя чернила...
Мне нравится мой мрачный дом,
Что, вероятно, схож с могилой.
Уж смята пачка сигарет
И сон велит поставить чаю,
Все чаще тянет в туалет,
И на излете мысль встречаю,
Что все смешно, светло и тленно,
Что слово каждое мгновенно,
Что все пройдет неумолимо:
И блеск Афин, и строгость Рима,
Как полуночник из гостей
Средь восхищенных фонарей
Проходит мимо, мимо, мимо...
P. S.
Уж нет огня, не будет сил,
Уж не резон мечтать о лучшем...
Жаль, кто-то лиру раздразнил,
И вот в терзании беззвучном
Родилось слово, и оно
Быть таковым обречено,
Не худшим, видно, и не лучшим,
Пусть не дошедшим – все равно...
Мне нужен пес, чтоб стих стеречь,
Или искра, чтоб это сжечь...
май, 1991
|