*   *   * (ПРОЩАНИЕ С БОГОРОДИЦЕЙ)

Дехристианизация советского государства в пользу платонизма - слишком очевидный вывод, и легко может стать лишь внешней оберткой. Сама проблема гораздо глубже. Перед нами, в конце концов, не переезд из одной полуторки в другую, во время которого полегло невесть сколько "грузчиков". Перед нами совершенно особое произведение религиозного творчества, и понять его, основываясь лишь на внешней, фактической, стороне истории, где вся фантазия не выходит дальше пафоса и эмоций, совершенно невозможно.

Лосев, оценивая философскую систему Платона, писал: "Платон мыслит и творит как настоящий поэт и художник, постоянно принося в жертву поэзии философскую точность и систему..." В другом месте: "Система платоновского учения об идеях большей частью система поэтическая..." Наконец, "платоновское учение есть ни что иное, как поэтическое произведение..."

О поэте как "толмаче богов" Платон был всегда невысокого мнения (у нас еще будет повод рассказать об этом). А потому напряженность поэтической лексики у Лосева в отношении Платона выглядит, по меньшей мере, парадоксально. Ни в коей мере ее нельзя объяснить "любовью Лосева к Платону" - мол, обо всех, кого мы любим, мы готовы говорить стихами. Истолкование Лосевым учения Платона как поэтического произведения вызвано как раз тем религиозным переразложением, происшедшим в России в 1920-30-х годах.

Большевизм поэтичен, и поэтичен в высшей степени. В этом порыве совершенно не имело значения то, что разлито на твоей палитре - кровь или краски. С первых же дней революции Россия заговорила революционными стихами. Стихи писали все - даже чекисты отваживались писать поэтические драмы и ставить их на сцене какого-либо провинциального ДК. Творчества требовала новая государственная власть - устанавливая свои законы, творчества требовало новое хозяйство - устанавливая свои правила экономической игры; творчества требовало даже убийство --устанавливая свои карательные полномочия.

Это сегодня, с позиции открывшейся статистики жертв коммунистического режима, мы склонны рассматривать большевизм как некую трагическую и кровавую ошибку истории, как издевательство над целым народом. В последнем мы настолько уверены, что даже не пытаемся задать элементарный вопрос: а кто, собственно, издевался? Может быть, откуда-то прилетели инопланетяне и принялись "ететь" русский народ? Или вожди коммунистической партии специально приезжали в затерянную богом уральскую тмутаракань и чинили свои зверства? Ничуть. Большевизм вышел сам собой - народ выпорол самого себя, вдохновенно, творчески, в новом религиозном порыве, в экзальтации, с упоением, "пифически и оргиастически", как сказал бы В.В. Розанов...

Большевизм поэтичен, повторимся, и поэтичен в высшей степени. Он поэтичен так же, как был поэтичен Платон, даже если главным его произведением стала статуя пресечения рождения, умерщвления живого семени. Идеологически большевики ставили перед собой ту же самую задачу, отказавшись от какой бы то ни было политической софистики (благо, образец "учредительной какофонии" 1917 года был еще хорошо слышим). Власть новой идеи должна быть нерушима - и нарождать потенциального разрушителя не стоит.

Именно поэтому, возвращаясь к переразложению религиозного сознания, церковное, христианское монашество стало монашеством государственным, большевистским, не считавшим зазорным оскопить целые народы. Именно поэтому из христианства, из православия, была изъята, изничтожена, выброшена, стерта, разрушена основа - святой образ Богородицы с Младенцем. "Мертвого Христа" с полотна Ганса Гольбейна Младшего большевики не боялись, но "маленький Христос", "народившийся преобразователь", "взорвавший изнутри древнюю имперскую античность" - он был страшен, интуитивно страшен. И Богородица, соответственно, ненавистна - из-за этого же страха: она выкармливает дитя, способное изменить мир и не оставить от "большевистского былого" камня на камне.

Культ Богородицы, земли, кормилицы, родительницы - вот что необходимо было изъять из прежнего православного религиозного сознания в первую очередь, изъять из опиума саму опиумную составляющую, оставив лишь жесткую солому.

Тот же Розанов в "Опавших листьях" писал о Боге, о самом ощущении Божественного как женщины: "Горячность - сущность его, любовь есть сущность его. И смуглый цвет. И пышущие щеки. И перси мира. И тайны лона его. И маленький Розанов, где-то закутавшийся в его персях. И вечно сосущий из них молоко. И люблю я этот сосок мира, смуглый и благовонный... И держат мои ладони упругие груди, и далеким знанием знает Главизна мира обо мне, и бережет меня..."

Главизна мира - Она, дающая молоко и жизнь. С этим большевизм, мечтавший раздуть мировой пожар, смириться не мог. Да и "сосок мира" у большевиков был другой...

*   *   *

Земля теряла свой божественный свет; "рождение от земли" перестало быть священным.

Один из бывших офицеров Челябинского управления КГБ рассказывал мне, как в начале 1990-х годов, пересматривая дела на реабилитацию репрессированных, нашел историю своего прадеда, уничтоженного большевистской системой "за пререкание с советской властью" (за антисоветские контрреволюционные измышления, соответственно). А история такова. Ранней весной в уральскую деревушку приехал райуполномоченный заготконторы и привез планы сдачи зерна на этот год. "Мой прадед, понятно, возмутился, сказал, что сейчас нет толком семян, да и неизвестно, каким будет урожай: вдруг засуха или, напротив, сгниет все от дождей. Его сразу же арестовали. Дальше - дело техники..."

В том, что подобных эпизодов в истории большевистской России - неисчислимое количество, я не сомневаюсь. Равно как и в том, что в этой истории черты платонизма явлены с нарочитой ясностью: еще семя не упало в землю, не проникло в ее женское лоно, еще урожай не выношен и не рожден, но уже требуют готового ребенка. Вот и собирались они, готовые, неизвестно кем зачатые и кем рожденные, никогда не знавшие молока Главизны мира, из революционных подвалов, складывались, как в закрома, в республику ШКИД, чтобы там натянули на них бесполые шорты и вылепили, как из гипса, правильную форму. Не нужно ни зачатия, ни рождения...

Вот и появлялись дети так, как доставляли когда-то почту в Обломовку, - с оказией...

Впрочем, речь не только об "идеологии идеологии", но и, к примеру, об "идеологии хозяйствования". У меня, за кадром книги по истории госбезопасности, осталась весьма примечательная именно в гомосексуальном смысле платонизма история. Это история... о дровах. Вернее, Выписка из политической сводки Военно-Цензурного Отделения Челябинской губчека в феврале 1921 года:

"Вот что несправедливость: около станции Чернявской пять верст рубили дрова и заставили эти дрова возить на станцию Каясан, там складывали в вагоны и везли обратно в Чернявскую и там сваливали..."

Никто с этой истории не спрашивал - и не будет спрашивать - логику. Здесь важна типология большевизма как такового, его, большевистское, учение об идеях - великий половой акт (действие же происходит!), незавершенный экономически-разумно, акт, незавершенный зачатием, не давший ничего, кроме умерщвления семени.

Какое мышление находит удовлетворение в этой незатейливой истории? - только авторитарное, для которого главным наслаждением является "исполнение твоего распоряжения", каким бы не логичным (читай: идиотским) оно не было...

*   *   *

"Платонизм есть глубочайшее и, вероятно, единственно возможное оправдание авторитарно-реакционного мировоззрения, - писал А.Ф. Лосев. - Он не соединим ни с какими демократиями, ни с каким либерализмом и есть антипод всякой революции. Тут - абсолютная неподвижность, претендующая даже на полную вечность. Тут - достигнутое царство истины, и всякий нарушитель этой вечной истины должен караться жесточайшим образом".

Этот вопрос - о несоединимости большевизма с революционностью - никто, пожалуй, кроме "скрытого и зажатого цензурой" Лосева не поднимал. Слишком ярким оказалось отождествление большевизма с революцией, чтобы воспринять (или даже попытаться сделать это) большевизм именно как антипод революции, имеющий прямо противоположные цели тем, что были поставлены накануне революции, "до власти". Но если мы сейчас не поймем этого платонически-большевистского революционного парадокса, все остальные объяснения будут впустую.

Революционный бунт, стихия, возбудившая все до основания в старой "избяной и толстозадой" России, вся эта внешняя эйдическая экзальтация, обрушившаяся на Россию в виде той же эпидемии боевизма, оргиастический порыв обновления - все это было более чем "гетеросексуально". Мужское семя бунта падало по назначению - в женскую материю России, и она, "на сносях", разродилась революцией, своим вкпбэшным дитем, своей новой властью.

Не партия большевиков, появившаяся когда-то "числом", а не природой, а именно сам большевизм ведет свою историю не до переворота 1917 года, а после него, после того, как новорожденному пропоют осанну.

В глубинном символическом плане 1917 год стал годом смены "векторной направленности", своеобразной сменой ориентиров. Если до захвата власти РСДРП жила ожиданием рождения нового мира, повсеместно, поволостно, поголовно, то теперь, после захвата власти, главной целью ВКП(б) стало выкорчевывание какой бы то ни было "новой идеи" - продолжения революции - из большевистких голов.

"Мы победили. Новые победы и новые "власти" нам не нужны. Зачатие не нужно, рождение не нужно... Нужно нашу победу защитить, охранить, увековечить... Государство - это мы... Все, что может прийти нам на смену - контрреволюция, главный враг, базовая угроза..."

*   *   *

Парадокс активного большевистского "делания" и идеология "беззачатия" - парадокс чисто платонический (гомосексульный - и это прежде всего, и лишь потом уже стереотип "возвышенного чувства", "небесной души", который и появился, чтобы хоть как-нибудь скрыть раздражение от "Пира" и "Федра"). Если так, то нужно найти глубинную основу платонизма, его главную интуицию, его пра-миф. У Лосева итогу этого поиска посвящено несколько очень ярких страниц. Я даже не стану их комментировать, оставив в заметках такими, как есть, и с тем, чтобы лишь прочитать их внимательнее, удерживая в голове один простой вопрос - как же так случилось, что имея столько сил, потенции, напряжения, большевизм на поверку вышел пшиком, ничего, что его история завершилась климаксом и бездетной престарелой фракцией в Охотном ряду?

"Нужно дать более четкую мифическую формулу античного символизма, которая не просто бы говорила о теле, но поддерживала безличную ("философия винтика" - В.Л.) и бесплодную плодовитость. Надо придумать такое тело... При этих условиях мы получаем не тело просто, не статую просто, а только один фаллос, фаллос как таковой. Он и есть основная интуиция платонизма, его первичный пра-миф. Именно фаллос, напряженный мужской член со всей резкостью своих очертаний..."

Фаллический культ, естественно, не нов и имеет огромное значение в мифологиях разных народов. "Платонизм строится не на этом. Платонизм строится на непорождающем фаллосе, на фаллосе без женщины, на однополой и безличностной любви..."

"Рождение детей для платоника и грека - довольно низменное занятие. Гораздо интереснее и мистичнее созерцать самый фаллос, совершенно отбрасывая всякие мысли о продолжение рода..."

Эта же основа лежит и в платоновском Эросе: "Эрос и есть фаллос, данный как личность, как та единственная безличностная личность, которая только и возможна для Платона..."

*   *   *

Мы кружимся по теме - и это единственная возможность увидеть платонические черты в большевизме. Приходится возвращаться, уходить, и снова возвращаться - хотя бы к тому же 1917 году.

Действительно, мы часто говорим, что единственной задачей партии большевиков была борьба за власть - и это совершенно верно. Но верно лишь до рубикона октябрьского переворота и в иной системе мировосприятия - как страсти к обладанию властью, как женщиной.

Подлинный большевизм, как особая космологическая система, появился тогда, когда его главной интуицией стала власть как потенция, осознание того, что ты имеешь способность иметь остальных - независимо от пола и возраста. Большевистское восприятие власти стало фаллическим восприятием силы, и у настоящего коммуниста-ленинца-сталинца и прочего -инца не было иного желания, кроме любования своим возбужденным членом. Это чисто платоническая интуиция.

Отними у большевика фаллос - в виде той же кожаной куртки или обкомовского кресла - и он будет самое жалкое зрелище. Поэтому он всегда боялся, что его оскопят - а потому оскоплял других сотнями и тысячами. Архивы ВЧК-ОГПУ-НКВД, к примеру, пропитаны насквозь этим страхом - отсюда доносы, "стук да стук кругом"; отсюда повальная сдача под расстрельные статьи всех тех кто был когда-то рядом - полным партийным списком.

Если мы говорим о наслаждении силой власти как глубинной пра-мифологической идее большевизма, то необходимо показать и ее эйдическое выражение. За примерами в столицу принципиально ходить не будем - нет смысла - ибо большие "партийные, нквдэшные и прочие шишки" и те маленькие, что на местах, с уральских сосенок, все одно - шишки (это, кстати, совершенно отдельная тема - о персонификации истории).

Одна история, которая также осталась вне книги "Государственная безопасность: три века на Южном Урале", мне хочется привести полностью, как она записана в воспоминаниях бывшего директора Челябинского электрометаллургического комбината В.Н. Гусарова:

"В конце сентября 1936 года, в воскресенье, раздался стук в дверь...

- Гусаров здесь живет? - послышался в коридоре незнакомый мне голос.

Я быстро поднялся с кровати, но не успел одеться, как в комнату вошел молодой человек в форме НКВД.

- Долго спите, - произнес он властно, осматривая комнату. - Прошу поторопиться...

Пока умывался, меня одолевали тревожные мысли. Когда потянулся к вешалке за плащом, все же не удержался и обратился с вопросом, что можно с собой взять. Он понимающе улыбнулся:

- Я не занимаюсь арестами. Поедем на завод...

Это оказался обычный срочный вызов, сколько их было, но что я пережил из-за нарочного в чекистской форме!.."

Впрочем, сила карательных органов - везде сила, независимо от большевистского или не большевистского характера государства. Это верно. Как верно и то, что сила НКВД являлась лишь одной из составляющих той гремучей большевистской смеси, которую мы хотим разобрать по элементам. Другое - "партийное семя" - также есть в воспоминаниях Гусарова в виде истории одного из Челябинских секретарей обкома. Ее мы расскажем подробно.

Накануне войны секретарем назначили некоего Сапрыкина. Он закончил престижный Московский институт стали. "Металлург, он за время своего пребывания в Челябинске так и не побывал на нашем заводе (первом заводе ферросплавов в стране! - В.Л.) Сапрыкин был известен тем, что имел красавицу жену (очень важная, кстати, "партийная деталь" - В.Л.), любившую модно одеваться, спортсменку. Поведение ее отличалось "рискованностью", о чем по городу ходили слухи". Отличался Сапрыкин еще и тем, что к нему в кабинет невозможно было пробиться - он "высиживал" человека в своей приемной точно так же, как бюрократ "вылеживает" бумажку на столе.

"Из Тулы на Урал прибыл эвакуированный пулеметный завод, где работал известный конструктор советского оружия Дегтярев. Оборудование разгрузили на железнодорожной станции Уржумка недалеко от Златоуста. Дегтярев ни с кем не мог решить вопрос о выделении места для строительства завода (!), о жилье для размещения прибывших рабочих и специалистов. Несмотря на ряд настойчивых попыток, Сапрыкин так его и не принял".

Дегтярев, имевший вторую в стране после Сталина Звезду Героя социалистического труда поступил в этой "фаллической ситуации" очень верно - он сумел доложить о своих бедах Сталину.

"Вскоре в Челябинск инкогнито для проверки прибыл заведующий партийным контролем ЦК ВКП(б) Шкирятов. Он представился секретарю Сапрыкина как заместитель Дегтярева и сообщил, что ему необходимо встретиться с "первым" по вопросу о строительстве Тульского завода в Златоусте. Секретарь сообщила, что Сапрыкин занят и не может его принять. Просидев в приемной четыре часа, Шкирятов уже без разрешения вошел в кабинет, и... Сапрыкин перестал быть секретарем обкома..."

Клин клином вышибают, чтобы не сказать резче - в свете нашей темы. Я думаю, что любой хозяйственник советских времен мог бы привести немало примеров подобной ничего не порождающей демонстрации силы и вряд ли бы сдержался в выражениях по поводу своих ощущений. Психологический принцип построения партийно-хозяйственной вертикали здесь, в этой истории, очень прост - как Сапрыкина не корми, у Шкирятова все равно... силы больше...

Мы привели только две истории из воспоминаний только одного человека. Это остается лишь возвести в степень - у кого насколько хватит воображения.

Впрочем, если и "лепить статую" большевистской фаллической интуиции, то нам даже не придется изобретать композиции. Достаточно вспомнить "легенды" о том, как глава Первого Главного Управления Б.Л. Ванников курировал строительство Базы-10 - ПО "Маяк" - "ядерный щит России" (полномочия пропорциональны ответственности, конечно, - но мы не о заслугах говорим, и не о политической ситуации того времени; мы говорим о природе). Рассказывали, к примеру, что "Ванников любил спрашивать у подчиненных, есть ли у них дети. И когда получал утвердительный ответ, говорил: "Если не выполнишь задание, детей своих больше не увидишь". Рассказывали, что на совещаниях у Ванникова всегда сидели два полковника из госбезопасности - должно быть, по обе стороны...

Нужно вовремя остановиться - иначе заметки превратятся в многотомное перечисление "житийных большевистских историй" наслаждения силой. Можно, конечно, возразить - если бы не эти меры, вряд ли в Стране Советов появились и мощные предприятия, и ядерные технологии и еще много-много всего того, что сегодня так "безбожно переделено" и "приватизировано". Я с этим возражением совершенно согласен - и не думал вовсе умалить героический подвиг тех же строителей первого реактора, строителей ММК, ЧТЗ и других предприятий, составивших экономический потенциал России. Предприятия рождались - но рождались то не от семени Ванникова или кого-либо еще; рождались "с оказией", по необходимости. В этом смысле строительство кузницы в древних Афинах - событие для самих Афин столь же значимое, что и строительство Магнитки для советского государства. У них общая природа, рожденная не от философских идей платонизма и не от большевистской идеологии: это необходимость, потребность, условия существования и выживания. Другие масштабы? - несомненно. Но и только...

Мы же ведем речь о другом. К примеру, о том, как та же самая необходимость в ММК становилась поводом для демонстрации силы большевистской власти на всех уровнях, неким софитом на сцене, освещающим мифические фаллосы главных героев...

*   *   *

Уже давно почившую жену секретаря обкома, отличавшуюся "рискованностью поведения", придется воскресить еще раз - к примеру, в виде опьяненной от полета булгаковской Маргариты, прибывшей на Великий бал у сатаны, в черновой "нецеломудренной" редакции 1933 года.

"Гроздья винограду появились перед Маргаритой на столике и она расхохоталась - ножкой вазы служил золотой фаллос. Хохоча, Маргарита тронула его, и он ожил в ее руках. Заливаясь хохотом и отплевываясь, Маргарита одернула руку. Тут подсели с двух сторон. Один мохнатый с горящими глазами, прильнул к левому уху и зашептал обольстительные непристойности, другой - франчик - привалился к правому боку и стал нежно обнимать за талию. Девочка уселась на корточки перед Маргаритой, начала целовать ее колени.

- Ах, весело! Ах, весело! - кричала Маргарита, - и все забудешь..."

И все забывалось.

"Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна... Дамы, смеясь, сбрасывали туфли, отдавали сумочки своим кавалерам или неграм, бегающим с простынями в руках, и с криком ласточкой бросались в бассейн. Пенные столбы взбрасывало вверх. Хрустальное дно бассейна горело нижним светом, пробивавшим толщу вина, и в нем были видны серебристые плавающие тела. Выскакивали из бассейна совершенно пьяными. Хохот звенел под колоннами и гремел, как в бане", - это уже дорисованная воображением Мастера картинка с залитого шампанским и окутанного дымом дорогих сигарет приема в американском посольстве в Москве 22 апреля 1935 года посла Уильяма Буллита, куда наряду с еще живыми Буденным, Тухачевским, Бухариным, Радеком, Бубновым, был приглашен и Михаил Булгаков.

Помимо классических описаний шабаша в эзотерической литературе, у Булгакова были и "живые источники" - к примеру, в виде "рассказчика" А. Белого, жившего в подмосковном Кучино, где в середине 1920-х годов устроил свою "дачную коммуну" "батька Бокий" (Глеб Иванович Бокий, расстрелянный в 1937 году). Правила "Бокиевской общины" сводились к следующему: "участники, прибыв под выходной день на дачу, пьянствовали весь выходной... На даче все время топилась баня. По указанию Бокия после изрядной выпивки партиями направлялись в баню, где открыто занимались групповым половым развратом... На дачу съезжались участники "коммуны" с женами. Женщин спаивали допьяна, раздевали их и использовали по очереди. В этих /оргиях/ принимали участие и две дочери Бокия. Это называлось в уставе коммуны - "культом приближения к природе".

Добавим - к языческому культу.

"Мистический экстаз платонизма, - писал в конце 1920-х годов А.Ф. Лосев, - в чувственно-мифическом смысле - не может быть тихим и умным радованием и вселюбовно-личностным умилением и молитвой. Этот экстаз - дикий разгул дионисийски возбужденной толпы, переполненный кровью, вином, половым семенем... Платоновский миф есть оргии и кроваво-безумные пляски опьяненных вакханок... Вся диалектика и риторика /платоновского Эроса/ имеет единственную цель - осознать (и насадить) чисто дионисийский, вакхический разгул, узаконить кровавое и жестокое радение как норму жизни, человеческой и космической. Эрос оказывается соблазнителем на оргийные исступления".

Вряд ли эти исступления можно назвать "обычными издержками тоталитарной системы". Сращивание государственной власти с борделем, баней, девками, водкой и прочим - это некое подсознание большевизма, прорастание платоновского пира. Сам Платон, к слову, в своем учении о государстве более чем благопристоен. Впрочем, как благопристойны и большевики - в своем кодексе строителя коммунизма...

*   *   *

Внешне, я предчувствую еще одно возражение - где же в этом борделе гомосексуальная любовь? Все как раз наоборот...

Если мы еще раз вернемся к статуе пра-мифа платонизма, пусть той, которая дана в изложении Лосева, то мы не увидим совокупляющихся юношей. В основе пра-мифа лежит фаллос - и только он один. Он - центр платонической космогонии; вокруг него вращаются небо и кресты на могилах, звезды и шлюхи, солнце в окнах и семя на стенах. Он готов пользовать все движимое и недвижимое, единственным обновлением считая количество как свидетельство своей силы. Из этого расползались по стране волны репрессий подобно тому, как расползалась бокиевская коммуна, которой уже было тесно в дачном подмосковном поселке.

Что же касается женщин и самого сращивания государственной власти с борделем, то это - "работа такая".

В следственных делах 1937-38 годов Челябинского УНКВД сохранились некоторые свидетельства об активной разработке "Повстанцы" и способов вербовки участников контрреволюционной организации. Два чекиста В. и К. "встретили пьяную женщину у трамвайной остановки. Завели ее на квартиру к В. В. использовал ее в половом отношении, а затем отобрал от нее полуграмотную подписку о вступлении ее в контрреволюционную организацию. На этом основании она была арестована и осуждена...

В квартиру, где жили две женщины, В. и К. явились как работники уголовного розыска. Вступили с этими женщинами в интимную связь. Поручили им для уголовного розыска собирать сведения об антисоветско настроенных спецпереселенцах. Женщины это поручение выполняли. Затем их арестовали по донесениям В. и осудили на тройке НКВД..."

Женщина была не нужна; она приходила и проходила, как насморк...

*   *   * (ОТСТУПЛЕНИЕ О ФАШИЗМЕ)

Заметки идут страница за страницей - я первоначально и не думал, что движение будет столь длительным. Но в этом движении важно не потерять понимание, что речь идет вовсе не о внешнем сходстве большевистских партийных попоек (знаем же, что "комнаты отдыха стратегического назначения" сохранились при зданиях администраций до сих пор!) с тем, что было изложено Платоном в "Пире". Мы даже не ищем, кто голубой, а кто розовый, чтобы сопоставить это с эротологией "Федра". Речь идет об идеях глубинных, которые эйдически, телесно прорвались в советскую историю из языческой, античной бездны.

Чтобы еще раз показать, какую именно мифическую интуицию имеет большевизм, лучше всего сопоставить его с фашизмом.

Апологию большевизма и апологию фашизма создавали многие. Более того, и та и другая стали настоящей "темой" конца ХХ века. Кажется, не было и не могло быть более близких по духу режимов - так, собственно, и воспринимается сегодня тоталитаризм ХХ века, отождествивший большевизм и фашизм. Слишком много внешнего сходства. Но, как бы сказал древнегреческий софист, попавший, к примеру, в магазин сантехники, тождественны даже облака с ватерклозетами - и те и другие белые и мокрые.

В свете учения Платона об идеях и уже с учетом того, что было сказано, я мог бы предположить, что нет более различных по своей природе вещей, чем большевизм и фашизм; сверх того - они являются глубинными антиподами друг друга. И если отступление не позволяет говорить об этом подробно, то некоторые наброски к будущим сопоставительным темам сделать необходимо.

В основе фашизма (нацизма), прежде всего, лежит "идентификация нации" - совершенно иная в отличие от интернационального большевизма идея. Идентификация предполагает личность: отсюда в глубине германского нацизма совершенно четко прослеживается персонификация древних героев (Зигфрида) и древних богов (Вотана) в каждом отдельном немце. Нацизм - это культура личностная, хотя и мобилизовавшая всю Германию. В основе большевизма совершенно иная интуиция - безличность, которая именно своей "безликостью" и притягательна.

Фашизм целиком выстроил себя на основе действования, а не телесности; главным героем является не "прекрасное тело Зигфрида", но меч Зигфрида, требующий крови событий, требующий нового крестового похода. В этом смысле фашизм в высшей степени экстравертен, направлен вовне, в то время как большевизм, с легкостью отказавшийся от мировой революции, интравертно замкнулся на себе, на самосозерцании, на созерцании своей фаллической силы, хотя одно время даже собравшийся было показать ее не только своему народу, но и другим.

Наконец, в основе гитлеровской идеологии лежит "германизация мира". И если мы на протяжении всех заметок говорим о телесной интуиции, нужно лишь представить, причем, с малой толикой воображения, этот процесс. Германизация мира - это рождение и прорастание германца в мире. В истории, пожалуй, нет иного народа, столь высоко оценивающих свое священное семя, единственная задача которого - зачать арийца. Даже если для этого потребуется "русское женское лоно", истосковавшееся по истинной мужской страсти...

Впрочем, последнее - это старый тезис Николая Бердяева, высказанный им еще в начале Первой мировой войны: "Германский мир чувствует женственность славянской расы и думает, что он должен владеть этой расой". Германское семя искало "русских баб" - большевистское семя не искало никого...

 читать дальше