Последнее время все чаще замечаю – в современных культурных кругах имя Достоевского практически исключено из оборота; здесь огромная масса писателей всех времен и народов – от Ф. Кафки до А. Крученых, от Камоэнса до Беккета. И благо если имена действительно значительные, но чаще всего о многих и не слышали, и известен-то некий художник лишь крохотному салону его почитателей. Над салонной культурой висит дамоклов меч индивидуализма, и ни о каком отречении во имя чего-то большого там речи идти и не может. Да ладно, бог с ними, с эстетами...

 

Возьмем политиков – и те бегут от Достоевского, как черти от ладана. Достоевский – монархист, Достоевский – националист, Достоевский – почвенник; согласитесь, что это ныне не входит в правительственную программу. А идти против власти – даже если этот режим демократический – занятие бессмысленное и весьма неблагодарное.

 

Обратимся к примеру, к среднестатистическому читателю, который в лучшем случае подписывается на собрание сочинений Достоевского ради престижа, -- он обязательно скажет, что у него есть Достоевский, вместо того, что я читал Достоевского. Несмотря на всю авантюрность сюжетов Федора Михайловича, Джеймс Хейдли Чейз все же авантюрнее. Это действительно так – и с этим никто не спорит.

 

Книжные жучки, заполнившие всю Россию, способные торговать книги даже в бане или в пивной, не предложат ни «Бесов», ни «Братьев Карамазовых» – глупо предлагать то, что не требуется спросом. Меж тем, занимательная книжка «Попка по имени Оля» скупается на корню (признаюсь, но и мне иногда по душе подобные вещи).

 

И, наконец, самый захудалый ученик, который, не взирая на свой юный возраст, успел испробовать и вино, и женщин, махнет рукою и скажет, что слышал где-то краем уха про двух «ну очень нудных» писателях – Достоевского и Толстого (и это, наверное, в лучшем случае).

 

Несчастный литературовед, всю жизнь занимавшийся творчеством великого русского писателя, сокрушенно вздохнет и скажет, подобно Юрию Манну, что ныне люди его специальности похожи на ихтиозавров, которых уже слишком поздно заносить в красную книгу, равно как и пора заносить в нее великих русских писателей.

 

Вот и выходит, что Достоевский и иже с ним ныне никому не нужны...

 

*   *   *

Но, думается мне, что это – слишком примитивное заключение; причина в другом – в страхе: в подсознательном ли, в осознанном ли – право, какое это имеет значение!

 

С неискушенной категорией людей проще – их можно понять: школьнику труден Достоевский – и он предпочтет обойти эту гору стороной; современному книготорговцу Достоевский не выгоден – какой резон ставить под удар свой бизнес; обыкновенный человек, пришедший с работы вымотанный и уставший либо уляжется на диван, либо, в лучшем случае, прочитает что-нибудь безыдейное. И было бы крайне несправедливо упрекать этих людей – они этим ничуть не одержимы.

 

Куда сложнее дело обстоит с людьми искусства, с творцами, как они себя зачастую называют, - их главная цель: творчество; они готовы творить с одержимостью мартышки, переставляющей кубики, - делать, неважно что, «движение все – конечная цель ничто». Конечно, я имею в виду тех, чей основной поиск ведется в области «искусства для искусства» – и просто представить себе невозможно, как много такого народу.

 

*   *   *

Как-то, в бытность свою проводником, повстречался мне механик поезда, который не знал, где находятся предохранители и как, в конце концов, вагон обесточивается; зато он писал кришнаитские стихи! Не банальное «харе рама», а целый поток сознания, устремленный через дырочку в голове к глубинам космоса! Нужен ли такому «человеку творящему» Достоевский? Да Господь с вами...

 

У искушенной же публики – свои законы, своя игра. Риторические способности их известны – сначала они сообщают вам, что Достоевский – гордость и красота русской литературы, а потом заметят, что, мол, и на солнце бывают пятна, и в конце концов, эти пятна станут больше самого солнца.

 

Здесь как нельзя кстати пример Набокова (при всем уважении к этому интереснейшему писателю) -- его высказывания, относительно Достоевского, ныне вертятся на языке «околокультурной интеллигенцией» («образованщины» – как ловко заметил А. Солженицын). Достоевский мелочен, примитивен, заполитизирован; он – представитель «желтой литературы»; все его герои психически ненормальные (конечно, я чрезвычайно утрирую, но тем не менее...)

 

Зинаида Шаховская относит ненависть к Достоевскому к одной из загадок Набокова – меж тем, все говорит о том (и Шаховская в силу многих причин воздержалась от прямого ответа), что Набоков был движим не вкусом, как это представляется современной публике, а страхом; и страх этот возник едва Набоков сопоставил себя с Достоевским. Но это сопоставление было сделано писателем, а после подхвачено литераторами, которые видят лишь внешнюю оболочку, которые в литературе ищут не суть, но цитату. Впрочем, она не заставила себя долго ждать, и теперь свой страх перед Достоевским можно надежно прикрыть ненавистью к нему Набокова.

 

Из всех удобоваримых сравнений мне приходит на ум лишь то, что Достоевский для современной русской культуры подобен Тунгусскому метеориту, повалившему лес за много верст то себя, - и как долго придется ждать, чтобы на этом месте проросло нечто новое!

 

*   *   *

И наконец о себе – ибо критиковать легко, а что сам испытываешь-то? Но не стал бы я ни о чем таком говорить, если бы сам не чувствовал над собой эту тяжесть, «тяжесть Достоевского», его силу над собой. Он вдруг превратился в идола – в хорошего ли, плохого ли: это вопрос десятый. Что же делать? Проще простого – подняться до Достоевского, говорить с ним на равных, и работать с ним рука об руку на благо России...

 

...Эк загнул-то! Не по средствам мыслишь! - вот и беда наша...

 

март, 1992