* * *

Пожалуй, первая задача художника – определиться относительно традиции. В современном авангарде довольно влиятельное положение занимает идея того, что неприятие традиции есть условие творческой свободы – и на первый взгляд авангардисты действительно правы в этом. Но, как правило, первый взгляд – взгляд во многом поверхностный и иллюзорный, а тем более подле такого понятия, как свобода. То, что перед нами действительно сильнейшая в современной культуре иллюзия, и следует объяснить ниже.

 

Однажды мне довелось побывать на квартире у одного художника, который рисовал масляными красками на всем, что попадалось под руку – на холсте, на стене, на спинках стульев, на магнитофоне и еще бог знает на чем; в своем занятии он походил более на ребенка, которого случайно оставили дома одного и который теперь расшалился, нежели на искушенного в живописи художника. Тогда же мне и довелось услышать высший критерий современной оценки – нетрадиционность. Я тогда не стал спорить, и не только потому, что критиковать тех, к кому ты пришел в гости, уже само по себе есть «показатель дурного тона», но и потому, что высказанное суждение весьма точно определило потуги сегодняшней критики.

 

* * *

Определить само понятие традиции – занятие не из легких, но оно многое может объяснить и даже расставить по своим местам. Традиция, подобно языку, имеет двойственное положение – синхронистическое и диахроническое. Первое предполагает понимать под традицией систему ценностей и форм, которыми обладала предшествующая эпоха, второе – структуру и эволюцию определенной идеи и ее выражения на протяжении многих эпох, т.е. ее генеалогию (в языкознании, утрируя, эта модель выразилась в исследовании современного языка и истории языка).

 

К этой аналогии мы прибегли не случайно – со времен Ф. Де Соссюра и И.А. Бодуэна-де-Куртенэ мало что изменилось в этой модели, благодаря которой удалось получить наиболее точные описания языков. Относительно традиции, чаша весов постоянно склоняется в сторону синхронии – новое искусство не желает быть похожим на старое, и зачастую этот пафос становится причиной того, что можно назвать самым обыкновенным разрушением предшествующей культуры.

 

Это можно пояснить на примере со злополучным «социалистическим реализмом» – суммой определенных идеологических тем и форм, неожиданно получивших официальную защиту (впрочем, любое направление в искусстве со времен царя Гороха обладало этой суммарностью: «каждой эпохе – свои флаги»). Именно эти определенные темы (о колхозниках, сознательных рабочих, партсобраниях и т.п.) сейчас понимаются как традиция, от которой необходимо отказаться каждому уважающему себя художнику – так, по меньшей мере, заявляется в многочисленных интервью с представителями вышедшего на свет андерграунда. И во всем этом – не смена эпох, как это стараются представить, а обыкновенная смена поколений – извечная дистанция между «отцами и детьми».

 

Традиция в своем синхронизме – явление достаточно жесткое и конкретное, так как от своим предшественников мы находимся на расстоянии вытянутой руки, а потому все разногласия накатывают, подобно буре. Насколько эти разногласия имеют вес в истории культуры, судить не мне, хотя я все чаще позволяю себе высказывать крайне резкую оценку этому процессу.

 

* * *

В эпоху модернизма, упадка, невероятной раздробленности искусства на отдельные княжества, которые сводят при случае друг с другом счеты, отдавать дань только существующему понятию традиционности как соответствию близкому предшествующему поколению весьма и весьма опасно, и в первую очередь для творческого эгоизма художника, для его тщеславия, и в то же время для его развития.

 

Я имею здесь ввиду то, что, отталкиваясь лишь от одного своего предшественника, с которым подчас еще можно даже поздороваться за руку, но не имея ничего больше, художник обречен – и совсем не на традиционность, а скорее на эпигонство. Расхожее мнение, что создавать новое проще всего посредством переиначивания, разрушения старого, уже само по себе ущербно, ибо создавать новое и вместе с тем хранить прежнюю культуру – дело чрезвычайно сложное, с которым справляются лишь единицы (их-то и по праву называют гениями).

 

* * *

И вот теперь самое время поговорить о втором – диахроническом – понимании традиции.

 

Когда-то в своей статье «Традиция и индивидуальный талант» Т.С. Элиот, приведя в пример хвастовство одного критика, что мы знаем больше своих предшественников, резонно заметил: «Мы знаем только то, что написали они». А отсюда – понимание традиции как важнейшего материала для творчества, наряду с реальностью, которую художник, в конечном счете, и желает запечатлеть в своем произведении. Авангардист-путешественник досюда не доходит – он многое где-то слышал, где-то видел, и все это, к сожалению, похоже на прогулку «галопом по европам», чем на тщательное изучение предшествующих эпох.

 

Недавно, в одном из разговоров с друзьями, пришел в голову образ – художник как бы «обрастает» своими предшественниками, и именно они большей частью формируют его творческое «Я». Конечно, историю человеческой мысли впору измерять тоннами книг и складировать в энциклопедических словарях – но отказываясь от осмысления, мы отказываемся от творчества и задыхаемся в своих собственных эмоциях. Создать что-либо значительное в такой обстановке вряд ли удастся. А с другой стороны, чрезмерное использование исторических и эстетико-философских аллюзий приведет, пожалуй, к не менее плачевному результату.

 

Но и в том, и в другом случае художник, либо смакуя свою экспрессию, либо один за другим нанизывая исторические факты, не видит того, что творится у него под носом – он не видит людей, окружающих его, у него словно атрофируется чувство ответственности за свое слово, его труд, в конечном итоге, становится важным лишь для него одного – он достиг апогея в своей индивидуальности – и тогда бесполезность и бессмысленность этого праздника становится очевидной.

 

* * *

Здесь важно понять для себя – традиция есть не просто нечто завершенное и пыльное от времени, а скорее наоборот: она фиксирует развитие человеческой мысли, из которой художнику следует вычленить, выбрать то, что объясняет и его самого (иными словами, ему созвучно), и то, что помогает раскрыть ему суть современной жизни. Я не думаю, что механизмы нашего существования слишком разительно отличаются от прошлых веков – вернее всего, что они повторяются, но каждый раз находят для себя новое выражение.

 

Самый простой пример – многочисленные интерпретации темы борьбы Добра со Злом. Это – общечеловеческая идея, которая тем не менее находит разное выражение как в национальных литературах, так и в литературных эпохах. Другой пример – издавна под цветом в живописи подразумевали определенные смысловые значение (например, красный цвет – цвет агрессивности, цвет станы и т.д.) Они мало изменились с той поры, но каждый раз они приобретают новое звучание в совокупности с другими цветами в картине.

 

Впрочем, это довольно известная точка зрения. В одной из своих статей академик Д.С. Лихачев выразил развитие литературы (равно как и искусства) следующим образом – развитие есть традиция в неопределенном положении. И добиться такого положения можно лишь посредством синтеза. Здесь я позволю себе остановиться на мысли Э. Неизвестного: многообразие синтетических форм есть одно из условий авторской свободы; той свободы, которую так тщетно пытаются обрести авангардистские группировки.

 

* * *

Классики марксизма говорили – свобода есть осознанная необходимость; и для искусства это высказывание – жирный крест на стихийности творчества, на его вдохновенности, на его провиденциализме. Несомненно, все это нуждается в пояснении.

 

Вдохновение, на которое уповают поэты, суть не больше психического состояния, которое, впрочем, каждый может смоделировать – было бы желание. Примерно об этом же писал и У.С. Моэм в «Уроках мастера». К подобным психическим состояниям относим и провиденциализм, хотя он и таит в себе значительные опасности, и в первую очередь – невозможность самооценки. Разумеется, ни вдохновение, ни провидение не разрушают художественного произведения, напротив, придают ему психологическую цельность, создают иллюзию, что все написано «на одном дыхании».

 

Этот момент тоже задействован не случайно, чтобы показать – художник оперирует определенным материалом и определенным инструментарием; и если к материалу мы можем отнести какие-либо события сегодняшнего дня и истории, всевозможные идеи и т.п., то к инструментарию, которым пользуется, например, писатель, только два типа соотношений – психологический и лингвистический. Язык для писателя есть средство выражения тех или иных идей – это само собой разумеющееся. В отношении же материала нужно сделать еще несколько замечаний.

 

Но прежде – небольшое отступление. Я хочу обратить внимание на записные книжки Альбера Камю, особенно в пору его работы над «Чумой». Они представляют собой многочисленные интерпретации сюжета, подсюжета, образов, идей; они содержат в себе не только различные философские рассуждения самого Камю, но и бессчетные выдержки из работ своих предшественников; и кроме тог, в записных книжках фиксируется и то, что должно фиксироваться в дневниках – современность, текущий день.

 

* * *

Итак, подытожим. Во-первых, процесс накопления материала есть непрекращающийся поиск обоснования для личных идей (самообоснование). Художник может ошибаться, но он не вправе транжирить свое время на «всеядность» по отношению к истории. Он должен брать только то, что ему действительно нужно, то, что помогает понять и самого себя, и сегодняшний день, и, главное, помогает найти хоть какое-либо решение насущных проблем. Во-вторых, эволюция той или иной идеи, формы, образа позволяет предугадать новую и современную интерпретацию, с одной стороны, а с другой – закрепляет новую интерпретацию в истории культуры. Художник как бы страхует свой образ – он обуславливает его традицией.

 

Здесь как нельзя ярче раскрывается необходимость говорить о сочетаемости двух пониманий традиции. Предшествующее нам поколение, которое мы прячем под синхронической традицией, ориентирует наш поиск (как бы мы враждебно не были настроены друг к другу) и мы начинаем блуждать по древним эпохам, подчиняясь уже условиям диахронии. Если бы этого блуждания, движения не происходило, то многие произведения оказались бы мертвыми с самого своего рождения. И чем дальше идет художник в своем самопознании, тем глубже он уходит в традицию.

 

Теперь же нам только остается определиться: какова же на само деле похвала в нетрадиционности...

 

январь, 1992