КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Рабочая комната Циммера. Верстак, доски, запах свежего дерева. Три стула вкруг стола. На окне - легкие дешевые занавески. Циммер стоит за верстаком, Синклер - у окна. Матиссон сидит за столом. Позднее появляется Вейблингер.
Циммер:
Да, Фридрих плох... Мне не уразуметь,
Что нужно вам в подлунном государстве?
Живите проще!
Синклер:
Хорошо сказать,
А сделать это, право, невозможно.
Циммер:
Ты молод, и не знаешь, что к чему.
Матиссон:
Должно быть, старику хватило кружки пива...
Циммер:
Зачем смеяться? Вот что я скажу:
Нет дерева на свете, чтобы столяр
Не смог бы подобрать к нему резец.
Так в жизни: все от нас зависит,
От наших рук, от нашего ума.
Синклер:
Кто ж с этим спорит? Это очевидно.
Страшнее то, что каждый шаг зачеркнут,
Не Богом, нет, - безжалостным судьей,
Что всех низводит под статью закона.
Циммер:
Кто держит власть, тому и карты в руки.
Иначе бы во всем пошел разброд,
Разруха и другие наказанья.
Как ветер обернется сквозняком,
Едва нащупав в старой раме щели,
Так и свобода обернется прахом,
Едва с Судьбой задумает тягаться.
Пример тому - мой родственник, ваш друг.
Синклер:
Когда бы каждому дарована та сила
Была - преобразился б мир,
Светлее стал бы, радостней и чище...
А Фридрих?.. в чем его мы можем упрекнуть?
Циммер:
Упрек найдется даже в божий адрес.
Матиссон:
Софистика, не более того.
Циммер:
Ну да, ученый спор мне явно не под силу.
А вот и третий ваш спускается. Пока
Вы говорите здесь, схожу-ка я за пивом.
Циммер уходит, встречаясь на пороге с Вейблингером.
Матиссон:
Что, Вейблингер, печальная картина?
Вейблингер:
Я даже побоялся заходить,
Как будто ноги стали ватными, а руки
Плетьми повисли.
Синклер:
Очень может быть.
Я иногда ловлю себя на мысли,
Что к Фридриху вхожу, как в мир иной -
Как будто разделяют волны Леты
Его и нас...
Вейблингер:
Да, показалось мне,
Что он там не один, и я спугнул кого-то.
Матиссон:
Ты мистике подвержен, милый друг?
Вейблингер:
Ах, Матиссон, нашли для шуток время!
Я чувствую себя - не дай другим...
Привыкнуть не могу. Нелепо, как нелепо!
Ведь он поэт...
Синклер:
Вот в этом вся и суть.
Все в нем давно помечено разладом,
Я чувствовал - вот-вот порвется вскоре
Струна. Он на молчанье будет обречен.
Вейблингер:
Кто знает... видит Бог страданья.
Хочу поверить, что настанет час
И тьма оставит гордого поэта.
Матиссон:
Друзья! Давайте сменим тему.
Мне кажется, что мы его хороним,
А он еще всех нас переживет.
Синклер:
И это - жизнь? Не менее, чем ад.
Быть заточенным собственным рассудком -
Уж лучше смерть!
Матиссон:
Она решит ли дело?
Чего уж проще - взять и перестать
Ходить по пыльным улицам, взамен
Приладить крылья и лететь туда,
Где всем тепло, и радостно, и скучно.
Прав старый Циммер: нам еще не срок
Быть мудрыми.
Синклер:
Сидеть и ждать? Увольте!
Матиссон:
Ах, Синклер, жизнедеятельный брат!
Не оступись, шагая по канату.
Не все, что сделано, полезно; и не все,
Что думается верным, будет верным.
Вейблингер:
Ты скептик.
Матиссон:
Это лучше, чем
Отдаться в руки радужным идеям.
Мир суетлив, а потому его
Излишний раз раскачивать не стоит.
Синклер:
Ты говоришь, как бюргер...
Матиссон:
Ну и пусть.
Когда-то ж должно говорить об этом.
Вот и старик идет... наверно...
Вместо Циммера появляется Фридрих, удивленно разглядывая собравшихся.
Фридрих:
Как много вас...
Вейблингер:
О боже мой...
Фридрих:
Хотел
Спросить у дяди разрешенья
Пройтись по саду...
Появляется старик Циммер с большими пивными кружками в руках.
Циммер:
Вот, и Фридрих здесь!
Должно быть, ты, никак, гулять собрался?
Что ж, говорят, полезно перед сном.
Иди же...
Фридрих виновато опускает голову. Он похож на наказанного ребенка. Друзья смотрят то на Фридриха, то на Циммера. Фридрих раскланивается и выходит в сад.
|