* * *

Не знаю, насколько действительно актуальна для нашего времени проблема христианского миропонимания. Меня смущает слишком многое, но прежде всего то двойственное отношение к христианству, которое не дает прикоснуться к истине. Мне приходилось разговаривать с разными людьми, которым, даже несмотря на то, что они верят в бога, кажется, что их обманывают; будто все то, что должно быть животворящим светом, является светом лишь понарошку.

 

Дети, с которыми я ежедневно общаюсь в школе, однажды меня поставили в тупик: «Как же так, - спрашивали они, - если делать все по заповедям, то мы умрем…» Это сказки, в этом нет реальной жизни. Попробуйте сами объяснить ребенку, в котором кипит жажда жизни, что жить на этом свете грешно. Заставьте его быть смиренным и кротким. Он желает жить и вопрос о наличии или отсутствии бога его не интересует. Будем как дети?

 

Необходима попытка примирения – между духовной жизнью и жизнью мирской; если нет этого соотношения – то ни та, ни другая не имеет смысла…

Я не пытаюсь ни очернить, ни обелить христианство – я пытаюсь разобраться лишь в своем отношении к нему. А оттого вся «Апология» - лишь субъективные заметки на заданную тему, частное предприятие, как, впрочем, и любая иная книга в русской философской мысли. В мою задачу не входил точный исторический анализ, глубоко последовательный и скрупулезный – я ограничился лишь теми фактами, которые лучше помогают выразить ту или иную мысль. Поэтому все в этой работе – лишь штрихами…

 

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕТОК НА ПОЛЯХ ЕВАНГЕЛИЯ

 

* * *

…В романе Дм. Мережковского о Юлиане Отступнике есть показательная сцена: цезарь собирает на собор церковников, дабы те могли договориться о единой вере и об общих символах веры – спор между братьями христовыми разгорелся настолько, что обернулся банальной дракой. Стоит ли удивляться, что единственной и непреложной истиной этого собора стала прекрасно-язвительная улыбка Юлиана – что ж, любящие друг друга братья-галлилеяне, где еще можно увидеть столь неприкрытое религиозное да и просто человеческое лицемерие?..

 

О чем шла речь? – о положении Церкви в миру.

 

Мережковский называет Отступника Антихристом; в романе же о Леонардо да Винчи о вообще склонен объединить два лика – Христа и Антихриста – в один (что здесь было важнее для писателя – свое убеждение или установка на публику – дело другое); Христа как символ духовного мира, Антихриста – социального. Однако, обернемся на простого человека, и мы обязательно найдем в нем то двойственное чувство восприятия церкви, которое удерживает его от религиозного фанатизма, с одной стороны, и атеизма – с другой. Мы желаем быть ближе к богу, но тем не менее, нам далеко не безразлично и наше положение в миру. Это равно рисунку, на котором святой отец, отслужив вечернюю службу, добирается до дому не в переполненном трамвае, а на персональной машине…

 

Впрочем, доверимся священным книгам. «Никакой слуга не может служить двум господам… Не можете служить Богу и мамоне» /Лк. 16,13/. Куда же пойти человеку? В мирскую жизнь ему нельзя, ибо сказано: «Кто не со мною, тот против меня…» /Мат. 12,30/, так как «Я пришел разделить человека с отцом его» /Мат. 10,35/. К Богу – тоже нельзя: «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» /Мат. 10,38/, ибо «блажен, кто не соблазнится о Мне» /Лк. 7,23/. Что ж, одной рукой пишет, другой зачеркивает; одних лечит, других калечит; одной рукой манит, другой отталкивает…

 

Вот и представьте себя на распутье двух дорог – одна ведет к Богу, другая – государству. Следуя всем заветам, истинный христианин должен остаться на перепутье, остановиться, замереть; должен признать себя двойственным – то, что в свое время не сделал Христос-Антихрист. Остановка на перепутье и делает христианство безжизненным (в бытовом понимании), бездеятельным; делает его религией «после жизни».

 

И все же обратимся снова к первоисточникам – к Евангелию – к единственной книге в Библии, что настолько богата противоречиями и несоответствиями, что подчас даже заставляет сомневаться в ее истинности; и снова будем смотреть отношение «христовой веры» к миру. Для нас показателен один сквозной сюжетный механизм: Христос, исцеляя народ, запрещает ему говорить о Нем. Как здесь не вспомнить слова инквизитора о том, что есть три силы, «могущие навеки победить и пленить, - чудо, тайна и авторитет» (Достоевский. «Братья Карамазовы»); оттого-то народ и шел за Ним, и весть о Нем разлеталась быстрее ветра.

 

Однако, есть иная история, которая, как правило, не особо освещается служителями Христа; приведем ее полностью: «Вдали паслось большое стадо свиней. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они вышедши пошли в стадо свиное. И вот, все стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде. Пастухи же побежали и, пришедши в город, рассказали обо всем. И вот весь город вышел навстречу Иисусу и, увидевши Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их» /Мат. 8,30-34/. Почему?

 

Что же так испугало людей в этом, казалось бы, очищающем акте? – по меньшей мере, хотя бы то, что Иисус оставил жителей города без пищи… А потому – станцуем от живота и выберем, что важнее для жизни: пища духовная или пища мирская?..

 

* * *

Хочется обратиться к В.В. Розанову, человеку не в меньшей степени противоречивому, чем библейские тексты, а именно – к его «Апокалипсису нашего времени».

 

«…Христианство не космологично, «на нем трава не растет». И скот от него не множится, не плодится. А без скота и травы человек не проживет. Хорош монастырек – «в нем полное христианство»; а все-таки питается он около соседней деревеньки. И «без деревеньки» все монахи перемерли бы с голоду». В конце концов Розанов делает поразительный вывод: «Евангелие есть книга изнеможений», ибо человек, не принимающий пищи сорок дней, умирает, а не приносит благо.

 

Здесь вспоминаются… рассказы В. Тендрякова о голоде в России 1930-х годов: «Они даже внешне не походили на людей. Одни из них – скелеты, обтянутые темной шуршащей кожей, скелеты с огромными, кротко горящими глазами. Другие, наоборот, туго раздуты – вот-вот лопнет посиневшая от натяжения кожа. И вели они себя тоже не как люди. Кто-то задумчиво грыз кору на березовом стволе… кто-то расплылся на земле студнем, не шевелился, а только клекотал и булькал нутром… кто-то уныло запихивал в рот пристанционный мусорок с земли… кто-то сползал вниз по стволу и затихал насовсем – такие и после смерти не походили на людей – они по-обезьяньи сжимали деревья…» Воистину, «они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив» /Отк. 13,14/.

 

Все отличие между истинным монахом и раскулаченным крестьянином лишь в том, что первый отказывается от «мирского» хлеба добровольно, второй – по принуждению. Но и в том и в другом случае будет лишь один вывод – если следовать идеям Христа неукоснительно, буквально и полностью отказаться от мира, то мир же нас и приведет к тому положению, против которого восставал Христос. Круг замкнулся.

 

Наконец, чем же были пять хлебов, данных Христом народу и насытивших его? Слабо верится в то, что это был своеобразный социальный (государственный) акт – государство слишком разумно, чтобы уповать на чудесное. Чудо, совершенное Христом, является именно чудом и ничем больше. Хотя в какой-то мере забота человека о животе своем Христом здесь явно оправдана. Отсюда весьма важное замечание: Христос асоциален, в нем нет идеи «градостроительства», но четко прописана иная – «градоразрушение», ибо сказано: «Все будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне» /Мар. 13,2/, «сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» /Мат. 8,12/. И все же «врата остаются открытыми» - какою дорогою идти?..

 

* * *

Теперь же поговорим о власти, но о власти особой – духовной. Любопытны в этом плане наставления Христа своим апостолам, и в частности, следующее: «Я посылаю вас, как овец среди волков… Остерегайтесь людей…» /Мат. 10,16-17/. Если люди так ужасны и опасны, ибо «они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас» /Мат. 10,17/, то зачем же вообще возвращаться из пустыни? Ходи там вечно и совершенствуй дух твой, и не забирайся в дела мирские, и тогда тебя никто не будет обижать, и бояться тебе будет некого… Тем печальнее понимать, что Сын Божий становится так очеловечен в притязаниях своих.

 

«Проходя же близ моря Галилейского, он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы; и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» /Мат. 4,18-19/.

 

Странная концепция, не так ли? – отказаться от людей, чтобы затем поработить их? Вечно сохранять эту особую дистанцию: «Если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?» /Мат. 5,46/ или… какая вам с того выгода?..

 

Пример с Петром и Андреем – причем частный, Иисус явно не мог им ограничиться; его власть, вернее, желание власти (пусть не государственной, а духовной – в представлении человека это неизбежно переплетается) должно простираться дальше – к массам. Именно отсюда – и от поступков самого Христа и от восприятия слов Христа – появляется аббревиатура: Иисус Христос Царь Иудейский.

 

Вообще, называл ли сам Иисус себя царем? И да, и нет. «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей… И тогда скажет Царь: придите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство…» /Мат. 25,31-34/ От этих слов Христос отречется точно так же, как ап. Павел от него самого, - на вопрос Понтия Пилата «Ты Царь Иудейский» Иисус ответит: «Ты говоришь, что Я Царь» /Иоанн. 18,37/.

 

Именно во дворце Пилата и произошло совмещение духовных идей Христа и государственного устройства. Пилат, облеченный властью, данной ему императором Рима, выражал именно государственное устройство мира. И вот тут возникает редчайшее противоречие – не между Пилатом и Христом, но между Пилатом и народом. «Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в Этом Человеке. Но они настаивали, говорили, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее…» /Лк. 23,4-5/. Кто из них прав государственно? Наконец, какой приговор содержит меньшее зло?

 

Не хотелось бы выносить вердиктов. Но и сегодня можно провести аналогию – наше нынешнее состояние чем-то сродни краху римской империи, краху, вызванному идеями. Любое отречение от государственных устоев и механизмов во имя какой-либо идеи называется… нигилизмом.

 

По замечанию того же Розанова, Христос – «государственный нигилист» в своей основе. Ему чужды все те конструкции, что предполагает государство для упорядочения отношений между людьми; Христос, по словам первосвященников, сеет смуту… но ведь он воистину сеет смуту! А потому Пилат подобен слепому котенку, не видящему столь явной опасности, которая действительно страшнее единичного преступления Вараввы. Кстати, приходит на ум и ассоциация с Николаем II, который оказался на положении Пилата и «просмотрел» надвигающуюся смуту. А если и не просмотрел, что не сделал ничего, чтобы предотвратить это, «умыл руки» и предоставил решать государственные проблемы толпе.

 

В нашем случае, народ, стоящий на площади перед дворцом Пилата, возможно, подкожно почувствовал всю опасность свободы Христа – так оно и оказалось, и человечество воистину было залито кровью ради установления новой веры и новых порядков.

 

Парадоксально, но такой вне-политический человек, как Иисус, отлично осознавал, в какой руке должен быть кнут, а в какой – пряник. С.С. Аверинцев в своей статье «Византия и Русь: два типа духовности» замечал: «Идеал христианской святости – строгость и милость» и приводил прекраснейшее по своему дуализму русское название Иисуса Христа – Спас Ярое Око. Действительно, с какой любовью относится Иисус к прокаженным и немощным и, одновременно, с каким гневом и жестокостью изгоняет торговцев из храма (допустите, что среди этих торговцев также могут быть прокаженные и немощные) – что это, как не основа любой власти вообще?

 

Вспоминается в нашем общем ключе и несколько историй из литературы; в частности, справедливо ли был сослан Радищев за свое «Путешествие из Петербурга в Москву»? – несомненно справедливо, ибо его книга вела к расколу и смуте в государстве… Справедливо ли лишили дворянства Герцена и выслали из страны? – несомненно, ибо не всякие мысли могут быть полезны для государственного спокойствия. Наконец, что принесла современная свобода слова советскому государству, кроме полнейшего разрушения неких (пусть и не очень показательных) идеалов?

 

И, пока мы говорим о социальном христианстве в чисто теоретическом и даже умозрительном плане, следует поставить радикальный и несколько некорректный вопрос – спаситель ли Христос или государственный преступник?

 

* * *

Что ж, предоставим слово… Ивану Карамазову – каковы же обвинения, что предъявляет инквизитор Христу?

 

«Реши же Сам, - спрашивает Инквизитор, - кто был прав: Ты или тот, который тогда вопрошал тебя в пустыне?.. Ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми… Зачем же Ты пришел мешать нам?»

 

«Ты так часто говорил: «Хочу сделать вас свободными». Но никакая наука не даст людям хлеба, пока они будут оставаться свободными, и кончится тем, что они сами принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите, но накормите нас». Они все равно падут перед идолами… А Ты отверг единственное абсолютное знамя – знамя хлеба земного…»

 

«Вместо того, чтобы овладеть людскою свободой, Ты умножил ее и обременил ее мучениями… Сам Ты и положил основание к разрушению своего царства и не вини в этом никого более…»

 

«Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их же счастия, - эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и Сам подал пример тому…»

 

«Ты можешь с гордостью указать на детей свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во имя Твое. Но вспомни, что их было несколько тысяч, да и то богов, а остальные? И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? Чем виновата слабая душа? Да неужто же и впрямь Ты приходил лишь к избранным и для избранных?»

 

«Мы взяли от него Рим и меч Кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне еще не успели привести наше дело к полному окончанию. Но кто виноват? Между тем, Ты бы мог еще и тогда взять меч кесаря. Зачем Ты отверг этот последний дар? Приняв тот третий совет могучего духа, Ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей…»

 

«Я же очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг Твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных… Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу Тебя…»

 

* * *

Итак, главное обвинение Инквизитора в том, что Иисус предложил миру свободу, а человек, получив сей бесценный дар, так и не научился им пользоваться. Прав Инквизитор – человек есть существо государственное, он нуждается в зависимости, ибо эта зависимость делает его жизнь упорядоченной, а, стало быть, счастливой. Быть абсолютно свободным означает отказаться от своей государственной сущности, стать вне государства, покинуть его; что ж, к примеру, весь институт монашества есть прекрасное в своей кривизне зеркало этой свободы…

 

Впрочем, пора вводить очень важное положение (то, которое, по словам В. Розанова, подарило нам «цивилизацию со стоном») – философия Христа не может быть государственной, так как она есть философия самоубийства…

 

Вспоминается случай с Савонаролой и его последователями – с какой радостью они принимали сожжение, с какой свободной улыбкой на устах! Иначе и быть не могло, ибо сказано: «Умерший освободился от греха…» /Римл. 6,7/, «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» /Мат. 5,10/, «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить…» /Мат. 10,28/. Как же воспринимать это «до конца»?

 

Опять-таки вспоминается восклицание Инквизитора: «Неужто же и впрямь приходил Ты лишь к избранным и для избранных?» Свобода Христа не есть свобода общая, она – явление сугубо частное, ибо последнее место битвы добра со злом, как известно, - душа человеческая. Но все ли спасутся? – спросили у Христа ученики. «Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно…» /Мат. 19.26/.

 

Круг снова замкнулся: чтобы спастись от грешного мира, нужно стать богом, но прежде, чем быть богом, нужно спастись от грешного мира. Есть ли выход из этого круга? Несомненно, есть, но весьма показательный…

 

В свое время А. Камю заметил: «Христос назначил себе день смерти – и сразу получил преимущество над другими людьми». Действительно, путь Иисуса – своеобразное (не в религиозном смысле) тщательно замаскированное самоубийство. Будем же и здесь до конца логичны – лучшего «отказа от мира» человечество пока не придумало. Снова ссылаясь на Камю, можно подтвердить его мысль – главным вопросом философии является вопрос о самоубийстве (кстати, еще древние говорили, что философствовать – значит учиться умирать).

 

Что же происходит в Евангелии? Приведем несколько любопытных фрагментов.

1. Пришел Он в синагогу, что недалеко от дома первосвященника Авиафара; и был там сухорукий, который просил исцелить его, несмотря на субботу. Фарисеи, видевши это, решили погубить Его. «Но Иисус, узнав, удалился». «И запретил всем объявлять о Нем» /Мат. 12,16/.

2. Пришел Он в храм; «и приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их; и дети говорили ему: «Осанна Сыну Давидову». Первосвященники и книжники, увидев это, вознегодовали и решили погубить Его». «Но Он, оставив их, вышел вон из города…» /Мат. 21,12-17/

3. Пришел Он в Капернаум; и принесли к Нему расслабленного; и сказал ему Иисус: «Тебе говорю: встань, возьми постель свою и иди в дом твой». Книжники же, видя это, помышляли в сердцах своих: «Что Он так богохульствует!» «Иисус, тотчас узнав духом Своим, вышел опять к морю…» /Марк. 2,3-12/

4. Пришел Он в Иерусалим; зашел в храм, и, увидев там торговцев, стал изгонять их, говоря им, что «Дом Мой сделали вертепом разбойников». Услышали это книжники и первосвященники и искали, как бы погубить Его». «Когда же стало поздно, Он вышел вон из города…» /Марк. 11,15-19/

 

Что ж, перед нами одно из тех евангельских противоречий, которое рассудить невозможно. Действительно, несколько раз фарисеи пытались погубить Иисуса, но Он, «узнав духом Своим», уходил от смерти. Почему же Он не сделал это сразу после тайной вечери, почему «не вышел вон из города»? Не знал, что Ему грозит? – «Отозвав же двенадцать учеников своих, сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и совершится все, написанное через пророков о сыне Человеческом: Ибо предадут его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить и убьют Его; и в третий день воскреснет…» /Лк. 18,31-33/

 

Иисус остается в Иерусалиме осознанно; для него это самоубийство – акт программный, ибо «совершится все написанное через пророков» и перечить этому невозможно.

 

Впрочем, Христос призвал не только к частному самоубийству, но и к самоубийству в грядущих поколениях: «Ибо есть скопцы, которые из чрева материнского родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит». /Мат. 19,12/ А уж от скопцов явно не произведется на свет ни одного человека. Да, Евангелие действительно есть «тупик» (В. Розанов). Наконец, поставим и смешной вопрос – может ли самоубийца быть полезен для общества? Конечно, нет, ибо его нет.

 

Идеология Христа, как бы она светла и чиста не была, имеет жестокую двойственную установку – на разрушение государственности и саморазрушение; важен человек в своей единичности, но вне другого человека; важна способность человека отказаться от жизни…

 

Тем не менее, христианство разлилось по миру, подобно потопу. Другой вопрос: одно ли и то же – христианство и идеи Христа?..