Обойдя ночную стражу, раздав наставления мелким бесенятам, дьявол в хорошем расположении духа вернулся на свой круг, заказал вина и трех блудниц, раскинулся на большом диване, застеленном чистыми простынями, и закрыл глаза от удовольствия. Но дневная суета нагнала на него дрему, и пришедшие к нему увидели владыку спящим и видящим странный сон...
Как прежде ночь уводит в сон Восторги, радости, победы. Я, верно, нынче обречен Шептать бессвязно: кто ты, где ты? А за окном – ни огонька, И каждый движется наощупь: Вот перекресток, мост, река, Трамвайный путь, проулок, площадь...
К вечеру все небо затянуло серыми тучами, ветер стал холодным и пронизывающим. Быстро стемнело, и Софья Андреевна, вдова, хозяйка небольшого постоялого двора, всегда болевшая к перемене погоды, поспешила закрыть ворота на засов и приготовить дров для печи. В такую погоду у нее немилосердно ломило спину, и она топила печь больше обычного. Едва она управилась и закрыла чугунную дверцу, как услышала скрип брички и фырканье коней...
Прежде несколько разговоров, что позволительно для дневника, где только-только очерчивается тематический абрис. Не так давно мне читала свои новые стихи А. К. По своей неосторожности, да из-за нарушения клятвы ничего не говорить о стихах своих друзей, я обронил: «философичная лирика»… На меня обиделись – пришлось оговориться, что, мол, я – дурак, и ничего не смыслю в высокой поэзии, «чистой поэзии», по выражению Стефана Малларме (пусть простит классик – я от него не в восторге). А спор о философской лирике тогда не вышел.
«Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас. Многие придут под именем Моим и будут говорить: «Я Христос»… И тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга» /Мат. 24.,4-10/. Кто он, этот обольститель, какова сущность его, как он обманет нас, как его узреть, как от него спастись? – вот вопросы, которые на протяжении двух тысячелетий терзают дух человека, вставшего на путь евангельского завета. Из проповеди Христовой народился антихрист – как предостережение, знамение, наказание; мы ищем «врага Христа», чтобы он не нашел нас первым…
Был уже сентябрь, но хутор, еще с самого конца июня, как только прошли первые карательные войска, казалось, опустел безнадежно. Все дороги были разбиты гусеницами, комья грязи затвердели и теперь были похожи на огромные черно-рыжие валуны; закопченные печные остовы упирались в небо, словно поддерживали его, смешно и нелепо; несколько хат уцелело, но сейчас они смотрели на огороды разбитыми темными окнами; кое-где до сих пор кудахтали куры, примастившись у полуразрушенных или обгоревших сараев и доклевывая оставшееся зерно. Два месяца назад хутор казался красным от крови, а теперь вот все почернело, запылилось, посерело и даже затянулось паутиной...
«Вообще, история русской литературы есть история уничтожения русских писателей», - занес в свою записную книжку Вл. Ходасевич и приложил список имен: начиная с мятежного Аввакума. «Что-то страшное творится с Россией», - сокрушался Дм. Мережковский, не по своей воле пакуя чемоданы. «Воры, пьяницы, разбойники, совершенно в духе злодеев Разина и Пугачева, только гораздо страшнее», - говорил о новой власти Иван Бунин, первый из русских писателей, получивших Нобелевскую премию…